Взрослая жизнь Краева чаще была сопряжена с огорчениями и проблемами, чем с радостями. В молодости он неоднократно лежал в психиатрической лечебнице, где работала его мама: сначала косил от армии, позже — в силу ряда более объективных причин. Поначалу лечебница была для него островком спокойствия и комфорта, поскольку перед вызовами, которые готовил для Краева мир за её стенами, художник часто оказывался беззащитен. Его квартиру на Нагорном периодически пытались отобрать бандиты, и однажды, выйдя из психушки и поняв, что идти ему некуда, Анатолий испытал пронизывающий экзистенциальный ужас, от которого, по его словам, не спал три года. В финале этого бессонного марафона он и начал рисовать картины — и рисует их уже более пяти лет.

Задолго до увлечения живописью Краев начал заниматься коллекционированием. Обстановка квартиры, в которой он живёт, поражает воображение. Многие годы художник раз в несколько дней совершает рейды по пермским свалкам, однако им руководят не меркантильные, а чисто эстетические мотивы: Анатолий подбирает только вещи, способные занять место в его причудливом интерьере, в результате чего его жилище давно уже стало похоже на тотальную инсталляцию, в которой соседствуют репродукции картин, детские игрушки, антикварные предметы мебели, статуэтки, советская утварь — в общем, тысячи разных предметов. Именно они и образуют тот мир, в котором художник живёт вместе со своей собакой по кличке Карри. Легко догадаться, что без понимания этих обстоятельств невозможно понять и его творчество. Именно поэтому персональная выставка «Лист пятипалый» стала своеобразным путеводителем по миру Анатолия Краева. Она начинается с того же, с чего несколько лет назад начался и творческий путь художника — с мистического откровения — и далее проводит нас через его герметичный внутренний мир к тревожному и страшному внешнему, после чего в центре внимания оказываются не места и обстоятельства, а чистая эмоция.

Выставка Краева становится своего рода лабораторным экспериментом, в ходе которого мы помещаем живопись художника в условия, формально приближённые к тем, в которых существуют шедевры живописи в лучших мировых музеях. Впрочем, можно сразу разрушить всю интригу: эксперимент заканчивается провалом, необузданная и непосредственная живопись не умещается в формальные рамки и импровизированные рамы, разрушая их в финальный кульминационный момент. Но готовый ответ на поставленные вопросы от этого не рождается сам собой: в конце концов, зрителю самому придётся решать, в каких соотношениях в этом эксперименте серьёзность смешана с иронией, а глубокая рефлексия — с легкомысленной игрой.

Как бы там ни было мы имеем дело с двумя выставками в одной. В руках у зрителя есть два ключа, и он вправе воспользоваться любым (или каждым) из них: с точки зрения содержания выставка становится краткой энциклопедией Анатолия Краева, отражающей основные особенности его творчества и личности, а с точки зрения формы — попыткой проверить на прочность наши устоявшиеся подходы к восприятию искусства как такового.

Здесь всё зависит от оптики, и вряд ли возможен абсолютно истинный или абсолютно ложный взгляд. Впрочем, сам художник, говоря об истине, говорит, что для её поиска не стоит всё слишком усложнять. Краев вспоминает, как много лет назад спорил с друзьями о сути этого понятия. Скульптор Рудольф Веденеев утверждал, что истина мало кому открывается, а поиск её труден. Литератор Вика Васильева считала, что истина — это нечто общепринятое, и достаточно просто подключиться к ней и следовать по заданной линии, как троллейбус. Краев же говорил, что постижение истины не требует никаких усилий, а сама она должна легко ложится в руку, «как лист пятипалый». Забавно, что, говоря об истине, он применил именно это сравнение — цитату из стихотворения Арсения Тарковского «Вот и лето прошло». Ведь само это стихотворение — замысловатой, раздвоенной судьбы. Прослушайте его подряд в двух вариациях — сперва как зажигательный диско-хит Софии Ротару, а затем — в исполнении Сталкера, героя Кайдановского, перед жерлом Мясорубки. Невозможно поверить, что это один и тот же текст: настолько огромна разница прочтений. С творчеством Анатолия Краева похожая история. Невозможно понять, где здесь счастливая детская непосредственность, а где — тяжесть скорбного и страшного жизненного опыта. Во всяком случае, до тех пор, пока не будет подобран нужный ключ.