Прогулки, очевидно, немного не дотянут до своего пятилетнего юбилея, который случится уже в марте: кажется, материал для них полностью исчерпан — по крайней мере, на данный момент. Но это не так уж плохо: у всего есть свой срок. Сегодня мы публикуем один из последних текстов этой рубрики — ностальгический рассказ Ивана Козлова о двухэтажных кварталах за ДКЖ.

Эта экскурсия не стала последней просто потому, что мне хотелось бы закончить чем-то более жизнерадостным. А в сегодняшнем материале радости мало. Я хочу посвятить его микрорайону Железнодорожный.

Или не Железнодорожный. Мне этот микрорайон очень дорог, но я за всё это время так и не разобрался, как он называется. Вот уважаемый краевед Семянников говорит, что Железнодорожный, хотя один микрорайон с таким названием у нас уже есть, и даже автобусная остановка за Камой так называется. Многие пермяки, с которыми я общался, называют его Шпальным, хотя посёлок Шпальный находился дальше в сторону Паркового, а во многих свежих публикациях его и вовсе, не запариваясь, называют «микрорайон ДКЖ». Ну пусть будет всё-таки Железнодорожный, мне так хочется, я так привык.

Это и не экскурсия в привычном понимании, потому что маршрута как такового нет, да и достопримечательностей не особо много — одни только обветшалые фасады. Но имею же я право разок отойти от формата. Мне просто хотелось бы воздать Железнодорожному последние почести, потому что я его люблю — я вообще люблю двухэтажные кварталы пятидесятых. Его почти снесли, скоро на его месте вырастут моднейшие дома, широкие улицы и общественные пространства. Наверное. Так или иначе, то, что от него осталось, протянет ещё не более года. Я вот сейчас не в России временно — может, вернусь, а его и не будет уже.

Итак, процитирую Семянникова:

Начало микрорайону Железнодорожный положил кооператив железнодорожников, построенный в 1934 — 1935 гг. при ст. Пермь — II, хотя дома барачного типа здесь появились ещё в 1910-е гг. Посёлок именовался Черняевским по имени председателя жилищно-строительного общества Степана Черняева, бывшего стрелочника, репрессированного в 1937 г.

На здешних улицах было несколько довоенных зданий, но сейчас практически ничего не осталось. Некоторые здания, дошедшие до наших дней, строили пленные немцы (ну кто же ещё), они же тут и жили. В пятидесятом году было построено общежитие для железнодорожников, в 53-м — бани на Папанинцев, в 56-м — ДКЖ. Тогда же появилась нормальная дорога, связавшая эти кварталы с центром города, и до последнего времени ничего особо не менялось.

Мы, впрочем, зайдём в микрорайон не со стороны этой дороги, а со стороны вокзала — для этого нужно перейти мостик над путями. Окажемся на улице Барамзиной — тут можно пойти направо, в сторону Паркового, но так я уже делал, про это есть подробный рассказ. Так что в этот раз мы свернём налево. Но сначала обратим внимание на небольшой сквер через дорогу от бомбоубежища, заброшенный и заросший. Даже интересно, что это было — может, клумба, а может и небольшой фонтан, почему бы и нет. Не уверен, что сохранилась хоть одна архивная фотка.

Вот нужная нам часть улицы Барамзиной:

Где-то за этими домами лет двадцать назад стояло мрачное двухэтажное здание — оно было моим первым воспоминанием об этом районе. Летом нам с родителями иногда приходилось вставать часов в пять утра, чтобы попасть на самую раннюю электричку до Кишерти. Она, кажется, отправлялась в седьмом часу — никакой транспорт так рано не ходил, да и сейчас не ходит, а про такси во то время никто даже не заговаривал. И нам нужно было идти пешком — от Леонова, через Черняевский лес, до Углеуральской улицы и уже оттуда к вокзалу. Видимо, я по-настоящему просыпался только в самом конце этого пути, который мне тогда казался бесконечным, потому что ничего, кроме этого здания, не помню. Оно было совершенно чёрным — так потемнело от времени дерево. И, кажется, оно исчезло одним из первых.

Остался только этот дом по соседству. Он мне никогда не нравился. Между ним и улице Второй Шоссейной всегда было как-то особенно мрачно и запустело, там всё заросло беспонтовым мусорным подлеском. Однажды я шёл по тропинке среди этих зарослей, и полицейские развернули меня обратно, потому что в подлеске обнаружился труп. Обычное дело.

Дом с тех пор совсем развалился, но на его стене появилось лицо. Не такое агрессивное, как я мог бы ожидать:

Это выглядит как поддерживающая конструкция, но нет. Просто столб сгнил и рухнул на стену.

Вот ещё несколько домиков, оставшихся на Барамзиной. Сегодня это самые обжитые из оставшихся старых домов — в соседних кварталах они уже в основном опустели, а тут пока кто-то обитает. Я даже видел на одной из дверей изувеченного и почти руинированного дома надпись «Здесь ещё живут», совершенно пронзительную. Непонятно, была ли она актуальной на тот момент.

Дальше улица Барамзиной утыкается в какие-то складские помещения, за которыми нет ничего, кроме автостоянки, невнятных руин и огромной территории бывшего товарного двора станции Пермь II.

Три года назад краевое правительство выкупило эту территорию у РЖД, и говорят, что через несколько лет здесь будет не то чтобы город-сад, а намного больше: футуристические кварталы, равных которым в Перми ещё не было — с торгово-зрелищным комплексом, концертным залом, новыми улицами, пешеходной площадью и высотками.

Надеюсь, доживу — эту территорию мне не жалко, у меня с ней ничего не связано, я даже не заходил туда до последнего времени: за её старым забором, кажется, и не было ничего интересного, кроме автомойки, площадки для вождения, скучных заброшек, зарослей и грязи.
Сейчас она выглядит как-то так:

С Барамзиной мы сворачиваем на Углеуральскую, на которой сохранилось несколько двухэтажных деревянных домов. Типовых или нет, непонятно — точно таких же в близлежащих кварталах я не встретил. Не знаю, что про них сказать. На глухой стене одного из домов можно заметить размашистую надпись «Борондук — ЛОХ».

Вот бы узнать, кто такой Борондук, найти его, взять интервью, узнать, чего как. Вот это была бы настоящая городская журналистика.

Но я поленился.

Ещё один почти расселённый домик, через дорогу от которого относительно недавно возвели высотку. Некоторых из жильцов тех домов, которые уже снесены, переселяли в том числе и в неё — со скрипом, с дикими бюрократическими проволочками, с необходимостью за всё доплачивать, но как-то всё же переселяли. Дома снесли, а вместе с ними уничтожили и многочисленные лозунги, которые люди от отчаяния писали на собственных фасадах: «Требуем деньги за землю» и прочие подобные. Надеюсь, у всех всё разрешилось благополучно, ну да не о том сейчас речь.

Дом неподалёку от перекрёстка Энгельса и Углеуральской — один из немногих, пока что сохранившихся в относительно приличном виде.

А вот так теперь выглядит большой квартал от Углеуральской до Папанинцев. Это я осенью снимал. Сейчас-то, понятно, ещё унылее выглядит, несколько гектаров голых веток и малоинтересных деревьев вроде ясенелистого клёна. Соседний квартал чуть меньше размером — от Углеуральской до Гатчинской — уже занял модный жилой комплекс «Ньютон», но его мне даже фоткать не очень интересно. А тут пока непонятно что будет.

Вообще любопытно: я этим районом интересуюсь уже много лет, но только сейчас, изучая карту, обратил внимание, что между Углеуральской и Папанинцев есть ещё крохотная улочка Академика Павлова. Сейчас на ней нет вообще ничего, она просто заросла. А когда-то, кажется, стояла пара домов. Вот, например, этот:

Ну крутой же дом, а? Прям как-то благородно смотрелся. Это я сфоткал ровно десять лет назад, у меня с тех пор осталось несколько фотографий в альбоме «Вконтакте». Район, конечно, уже тогда был не фонтан, но всё же как-то повеселее выглядел. Невольно сравниваешь немногочисленные оставшиеся дома — их вид тогда и сейчас:

Тогда много было забавного. Вот этот велосипед, например. Я его видел и думал, что ну мало ли, просто хранить велосипед человеку негде, и он его так подвешивает, а потом спускает на землю какой-нибудь лебёдкой. Но вот сейчас я лазил по архивным сайтам и обнаружил, что он там висел в одном и том же положении как минимум с середины девяностых, даже такой локальной достопримечательностью стал. Сейчас-то уж не висит, конечно.

Теперь можно пройти до конца улицы Папанинцев — до места, где она пересекает улицу Каменского. Ансамбль из двух домов, выходящих на Папанинцев фасадами, тоже скоро снесут. Посмотрите вот на эту фотку — понимаете ведь, что меня в ней поразило?

Первый этаж дома уже фактически уничтожен, рамы вынесены, квартиры превращены в свалку и открыты для всех, а на втором ещё живут люди — свет жгут, занавесочками какими-то загораживаются. Представляете, каково это — жить в единственной квартире почти разрушенного дома, на первом этаже которого происходит чёрт знает что? Я даже не могу поверить, что это вообще законно — во всяком случае, ни о какой элементарной безопасности людей тут речи точно не идёт.

А первый этаж — вот он. Я раньше всегда любил заглядывать людям в окна, если честно. Ну, то есть, не лезть уж прям, а просто наблюдать за тем, что и так с улицы видно. Какие-то общедоступные фрагменты чужой частной жизни, о которой ты никогда не узнаешь больше того, чем тебе явлено — есть в этом что-то завораживающее.

В эти окна я тоже бросал взгляд, когда мимо проходил. Теперь этому ничто и никто не препятствует. Вот фотообои можно рассмотреть. Фотообои — это то, что вы чаще всего можете встретить в опустелых двухэтажках. Это такой доступный способ добавить в жизнь немного инородной красоты — вот можно зайти в комнату и насладиться видом европейского городка. Люди уезжают и забирают с собой почти всё, а что не забирают — то уничтожают мародёры, хулиганы и бродяги. А фотообои остаются. Очень много их с экзотическими животными и птицами. Но больше всего — с морем, пальмами, тропическими островами.

Ещё люди никогда не забирают с собой календари. Никому не нужны календари, отжившие своё. Их и раньше-то было лень снимать, а теперь и вовсе бессмысленно.

А это что-то про любовь — может, сразу после свадьбы наклеили, я не знаю.

Реже в покинутых домах остаются занавески. Их всё же жалко, но, с другой стороны, куда их, пыльные и пожелтевшие от времени.

Последние несколько кадров — из домов на улице Василия Каменского, в квартале межу Углеуральской и Гатчинской. Почему-то именно из этих дворов осталось больше всего архивных фотографий на сервисе pastvu.com. Видимо, у кого-то из новосёлов в пятидесятые-шестидесятые был фотоаппарат, и фото дошли до наших дней и были оцифрованы. Вот как это выглядело:

Фото: pastvu.com

Фото: pastvu.com

Сейчас несколько иначе всё:

Мы заглянули в эти дома, когда в ноябре оказались здесь с Костей Инолом. Один бы я не решился, и правильно. К тому времени весь квартал от Боровой до Переселенческой представлял собой мрачнейшее гетто — тут и там горели костры, в пустых квартирах раздавался шум и мат. Костя стоял на стрёме, пока я заходил в подъезды, и нас заметил какой-то местный мужик. Мы свалили в дальнюю часть двора и наблюдали из-за угла, как в подъезд, где я только что был, зашло человек пять — такая компания, от которой я и в более респектабельном районе, наверное, на другую сторону улицы перешёл бы.

Удивительно, как быстро дичают заброшенные кварталы.

Расселяют и сносят не только двухэтажные сталинки, но и большие трёхэтажки того же периода. Вот одна из них, на Боровой. В соседнем квартале от неё когда-то жила моя подруга — сегодня на месте её дома такие же заросли, как и везде. Впритык к месту, где когда-то стоял её дом, находится территория детского сада РЖД, который пока, вроде бы, не собираются сносить. И этот факт почему-то греет меня — значит, какое-то время квартал ещё простоит в прежнем виде, раз квартальная застройка пока невозможна.

Из меня бы получился паршивый мэр. То есть, вряд ли хуже, чем был мэр Самойлов — даже мёртвый слон Джонни на его посту мог бы быть эффективнее. Но всё равно паршивый. Там, где любой прагматичный человек видит развитие и обновление (умом-то и я понимаю, что современный квартал лучше аварийных бараков из пятидесятых), мне видится драма, безвозвратная утрата прошлого.

И вот ещё один фрагмент этой драмы — дом, где ещё недавно был магазин «Берег», а потом «Лион». Лет десять назад, когда я возвращался от подруги по вечерам, я обязательно брал в нём банку какого-нибудь гнусного энергетика и выпивал её, пока шёл до Леонова по кромке Черняевского леса. В этом состоянии я и написал добрую половину своих стихов. Теперь я такое уже не пью, но и стихи лучше не стали.

1953 год:

Я даже не особо удивился, когда увидел такую надпись на стене именно этого дома:

А вот соседний. У него на первом этаже никаких алкомаркетов не было, поэтому он запомнился мне хуже.

Вот один из тех дворов, в которых угрожающе горели костры, когда мы тут гуляли.

А вот так выглядят два самых представительных дома в микрорайоне — это дома на Локомотивной, и именно их вы видите, когда проезжаете мимо Железнодорожного, скажем, в Балатово. Трёхэтажное здание (то самое общежитие железнодорожников, с которого в 50-м году, по сути, и началась вся здешняя застройка) выглядит лучше двухэтажки, но это не важно — его тоже расселяют и тоже сравняют с землёй. Другая моя подруга, которая когда-то в нём жила, говорит, что это было прекрасное ухоженное здание, пока не перешло городу из-под ведомства РЖД. Видимо, так оно и было, потому что я застал его в состоянии почти полного упадка, редко мне доводилось видеть места более печальные. И то, что с ним сейчас происходит — итог, к сожалению, закономерный.

А в цокольном этаже этой двухэтажки находилось кафе «СВ». Кажется, когда-то около него даже стояла скульптурка паровоза — или паровоз был на вывеске, я не помню уже. На моей памяти оно всегда было закрыто — и каждый раз, когда я ходил мимо, я думал, что оно могло бы стать моим любимым кафе в городе, и, может, я бы постоянно сам сидел, в этом полуподвале, арочный вход в который закрывали кроны деревьев, а со двора был слышен шум поездов.

У меня даже нашлись знакомые, которые помнили его открытым, и туда даже кто-то заходил, но никто уже не помнит обстановку. Для меня это кафе так и оставалось загадкой, а теперь и навсегда останется. Ну, я люблю загадки, так что всё равно сохраню о нём память. Как и о Железнодорожном сохраню. Собственно, вот, уже сохранил.